СТАТЬЯ ВОСЬМАЯ

Петиции, представленные в палату общин 20 апреля 1836 г., и внесенная в связи с ними резолюция г-на Патрика Стюарта относились не только к Дунаю, но также и к Черкесии, ибо в торговых кругах распространился слух, что русское правительство под предлогом блокады черкесского побережья намерено не допускать, чтобы английские суда выгружали грузы и товары в ряде портов восточного побережья Черного моря. Лорд Пальмерстон торжественно заявил по этому поводу:

«Если парламент окажет нам доверие, если он оставит за нами руководство внешними сношениями страны, то мы сможем защищать интересы страны и поддерживать ее честь, избегая при этом необходимости начать войну». (Палата общин, 20 апреля 1836 года.)

Несколькими месяцами позже, 29 октября 1836 г., из Лондона в Черкесию отплыл «Виксен», торговое судно, принадлежавшее г-ну Джорджу Беллу и груженое солью. 25 ноября судно было захвачено русским военным кораблем в черкесской бухте Суджук-Кале ввиду того, что «оно использовалось для связи с побережьем, подвергнутым блокаде». (Письмо русского адмирала Лазарева английскому капитану Чайлдсу от 24 декабря 1836 года.) Судно, его груз и экипаж были отправлены в Севастопольский порт, где 27 января 1837 г. русские вынесли обвинительный приговор. Здесь уже речь шла не о «блокаде», судно «Виксен» было просто объявлено законным призом ввиду того, что «оно было виновно в контрабанде», так как ввоз соли воспрещен, а в бухте Суджук-Кале, то есть в русской гавани, нет таможни. Приговор был приведен в исполнение в подчеркнуто унизительной и оскорбительной форме. Русским, захватившим судно, были публично вручены награды. Британский флаг был сначала поднят, а затем спущен, и на его место был поднят русский. Капитан и экипаж судна были переведены, в качестве пленных, на борт «Аякса», захватившего их судно, затем отправлены из Севастополя в Одессу, а из Одессы в Константинополь, откуда им позволено было вернуться в Англию. О самом судне немецкий путешественник, посетивший через несколько лет после этого события Севастополь, писал в «Augsburger Zeitung» следующее:

«После всех русских линейных кораблей, которые я посетил, наибольшее любопытство возбудил во мне «Суджук-Кале», прежний «Виксен», плавающий теперь под русским флагом. Внешний вид этого судна совершенно изменился. Этот маленький корабль является теперь лучшим парусным судном во всем русском флоте и используется главным образом для транспортных целей между Севастополем и черкесским побережьем».

Захват судна «Виксен» бесспорно давал лорду Пальмерстону прекрасный повод для выполнения его обещания «защищать интересы страны и поддерживать ее честь». Но, кроме чести британского флага и интересов британской торговли, дело шло еще кое о чем — о независимости Черкесии. Сначала Россия оправдывала арест судна «Виксен» нарушением с его стороны объявленной Россией блокады, но обвинительный приговор судну был вынесен под совершенно иным предлогом, а именно под предлогом нарушения им русских таможенных правил. Объявляя блокаду, Россия тем самым объявляла Черкесию враждебной иноземной страной, и вопрос тогда сводился к тому — признавало ли когда-либо британское правительство эту блокаду. Наоборот, распространяя на Черкесию русские таможенные правила, Россия тем самым рассматривала ее как свое вассальное владение, и тогда вопрос заключался в следующем: признавало ли когда-либо британское правительство притязания России на Черкесию?

Прежде чем перейти к дальнейшему, хотелось бы напомнить, что в то время Россия еще далеко не успела закончить свои работы по укреплению Севастополя.

Любое притязание России на обладание Черкесией могло основываться только на Адрианопольском договоре, как мы уже указывали в предыдущей статье. Но договор от 6 июля 1827 г. обязывал Россию не делать никаких попыток к территориальному расширению и не добиваться каких-либо исключительных торговых привилегий в войне с Турцией. Всякое расширение русских границ на основании Адрианопольского договора являлось поэтому открытым нарушением договора 1827 г. и, как показывает протест Веллингтона и Абердина, не должно было признаваться со стороны Великобритании. Таким образом, Россия не имела права на передачу ей Черкесии Турцией. С другой стороны, и Турция не могла уступить России то, чем не владела сама. Черкесия всегда была настолько независима от Порты, что даже в те времена, когда в Анапе еще находился турецкий паша, Россия заключила несколько соглашений с черкесскими вождями о прибрежной торговле, так как турецкая торговля официально ограничивалась исключительно Анапским портом. А раз Черкесия была независимой страной, то законы о местном управлении, санитарные правила и таможенные предписания, которыми московиты сочли себя вправе снабдить ее, были для нее столь же обязательны, как русские законы для Тампико.

С другой стороны, если Черкесия была иноземной страной, находящейся во враждебных отношениях с Россией, то последняя имела право объявить ей блокаду лишь в том случае, если она была в состоянии осуществить эту блокаду на деле, а не только на бумаге, то есть если Россия располагала бы военно-морской эскадрой, способной обеспечить принудительное проведение блокады, и действительно господствовала бы над побережьем. Но на побережье протяжением в двести миль Россия владела только тремя изолированными фортами, вся остальная территория Черкесии была в руках черкесских племен. В бухте Суджук-Кале не было никакого русского форта. Блокады фактически не было, так как не имелось морских сил. для ее осуществления. Команды двух английских судов — самого «Виксена» и еще одного судна, побывавшего в 1834 г. в этой бухте, — готовы были определенным образом засвидетельствовать, что побережье ни в какой мере не оккупировано русскими, и это позднее подтвердили в публичных заявлениях также два английских путешественника, посетившие гавань в 1837 и 1838 годах. («Portfolio», VIII, 1 марта 1844 года.)

Когда «Виксен» входил в гавань Суджук-Кале,

«ни с судна, ни с берега не было видно никаких русских военных кораблей… Только по истечении тридцати шести часов после того, как «Виксен» бросил якорь, в тот момент, когда владелец его и несколько офицеров, высадившиеся на берег, вели переговоры с черкесскими властями относительно размеров требуемой последними пошлины со стоимости груза, в гавань вошел русский военный корабль… Этот корабль шел не вдоль берега, а прибыл из открытого моря». (Речь г-на Ансти в палате общин 23 февраля 1848 года.)

Следует ли приводить дальнейшие доказательства, поскольку сам с. — петербургский кабинет, приказавший арестовать судно «Виксен» под предлогом нарушения блокады, конфисковал его под предлогом нарушения таможенных правил?

Этот случай казался тем более благоприятным для черкесов, что вопрос об их независимости совпал с вопросом о свободе судоходства по Черному морю, с вопросом об охране британской торговли и о дерзком пиратском акте, совершенном Россией по отношению к британскому торговому судну. Их шансы на покровительство со стороны владычицы морей казались тем более несомненными, что

«незадолго до того, после зрелого размышления и переписки с различными правительственными ведомствами, длившейся в течение многих недель, в периодическом издании, имеющем отношение к министерству иностранных дел» («Portfolio»), «была опубликована декларация о независимости Черкесии и на карте, просмотренной самим лордом Пальмерстоном, Черкесия была обозначена как независимая страна». (Речь лорда Стэнли в палате общин 21 июня 1838 года.)

Кто бы мог подумать, что благородный и рыцарственный виконт сумеет так искусно воспользоваться этим делом, чтобы именно этот пиратский акт России, направленный против английской собственности, превратить в долгожданный повод для официального признания Адрианопольского договора и для нанесения смертельного удара независимости Черкесии?

17 марта 1837 г. г-н Робак внес, в связи с вопросом о конфискации «Виксена», предложение о представлении палате