К. МАРКС

ЗАПАДНЫЕ ДЕРЖАВЫ И ТУРЦИЯ. — СИМПТОМЫ ЭКОНОМИЧЕСКОГО КРИЗИСА

Страница из книжки Женни Маркс с пометками об отправке статей Маркса и Энгельса в «New-York Daily Tribune»

Лондон, пятница, 23 сентября 1853 г. Газета «Globe» в номере от 20 сентября отрицает достоверность содержащегося в «Journal des Debats» утверждения относительно миссии г-на Рива, a «Times» перепечатал в среду статью из «Globe» под заголовком «Gobemoucherie» {«В расчете на простаков». Ред.}, обвиняя французскую печать в распространении уток. Но разве передовая статья самого «Times», разобранная мной в моей последней статье, не подтверждает целиком сообщение «Journal des Debats»? Разве появилось какое-нибудь опровержение в парижском «Moniteur»? Разве газета «Assemblee nationale» не повторила в тот самый день, когда «Globe» уличал во лжи «Debats», что

«лорд Редклифф должен был уведомить султана, что если он не возьмет обратно предложенных им изменений, то английская эскадра войдет в Дарданеллы и французская эскадра не замедлит последовать за ней»?

Разве «Times», перепечатывая из «Globe» опровержение французской версии, прямо не заявил в том же номере, что

«Англия и Франция могут вмешаться в русско-турецкий конфликт только на условиях, предложенных четырьмя союзными державами и принятых Россией, — независимо от того, приемлемы эти условия для турецкого высокомерия или нет»?

Разве газета «Morning Post» не сообщала нам еще до появления «Journal des Debats» в Лондоне, что

«по получении ответа русского императора на предложение об изменениях в Венской ноте немедленно состоялось совещание представителей великих держав, пославшее 4-го сего месяца курьера в Константинополь с определенными сообщениями Дивану, которые, можно надеяться, заставят Порту принять Венскую ноту»?

И, наконец, в одной сегодняшней утренней газете мы читаем:

«Г-н Рив направлен в Константинополь; он доставит несколько депеш от лорда Кларендона лорду Стратфорду де Редклиффу; между Ривом и министерством иностранных дел существует самая тесная связь, поскольку он является соединительным звеном между Даунинг-стрит и Принтинг-хаус-сквер».

Верно и то, что со времени последних разоблачений, сделанных французской прессой, восточный вопрос опять принял совершенно новый оборот и что позорные решения английского министерства могут быть опрокинуты событиями вопреки всем его расчетам и надеждам.

Австрия отказалась от совместных выступлений со своими мнимыми союзниками. Венское совещание сорвано, по крайней мере на ближайшее время. Россия сбросила с себя маску, в которой она больше не видит надобности, и английское министерство оказалось вытесненным из своих последних укрепленных позиций.

«Лорд Абердин», — справедливо замечает «Liverpool-Courier», — «рекомендовал, чтобы султан прибегнул к явному и низкому обману; чтобы участники венского совещания сделали в отношении ноты молчаливую оговорку; чтобы султан понял эту ноту в превратном смысле, — ибо условия ноты сами по себе ясны и определенны, — и чтобы державы были готовы в случае решительного отказа русского императора согласиться с изменениями, предложенными султаном, действовать так, как если бы согласие на эти изменения было дано».

Г-н Друэн де Люис предложил венскому совещанию послать Порте объяснительную ноту, составленную в таком же лицемерном духе, но граф Буоль отклонил это предложение, заявив, что оно «носит чересчур дружеский характер по отношению к Порте, что время совместных выступлений прошло и что теперь каждая держава может действовать по своему усмотрению». Таким образом, английское министерство лишилось возможности прикрываться общими решениями европейского ареопага, этой акционерной компании, которая исчезает по одному слову австрийского министра, будучи вызванной к жизни его же заклинанием. Сначала, до перехода русских войск через Прут, Австрия вообще не нуждалась в каком-либо совещании. После вступления России в Дунайские княжества Австрия уже больше не нуждалась в совещании, во всяком случае в совещании на прежних основах. С другой стороны, граф Нессельроде опубликовал два циркулярных послания, которые делают в дальнейшем невозможным продолжать оправдывать первоначальную Венскую ноту тайными «добрыми намерениями» или толковать ее наперекор ее буквальному смыслу.

Предложенные Портой изменения свели весь вопрос «к чисто словесному вопросу», — вопила вся правительственная печать.

Вовсе нет, заявляет Нессельроде. Царь толкует первоначальный текст ноты так же, как султан. Первоначальная нота никогда не была и не претендовала быть чем-то иным, кроме как вторым изданием ноты Меншикова, и мы твердо придерживаемся ее текста, полного текста и одного только текста. Правительственный орган «Globe», конечно, изумлен тем, что, как оказывается, царь и султан одинаково видят смысл первоначальной ноты «в окончательном признании тех требований, которые были предъявлены Россией и отклонены Турцией и которых не собирались (?) поддерживать четыре державы», и что «Россия настаивает на безусловном удовлетворении претензий, выдвинутых ею с самого начала». А почему бы ей на этом не настаивать? Раз она нашла в себе достаточно смелости выдвинуть их четыре месяца тому назад, почему ей отказываться от них сейчас, когда она уже выиграла первую кампанию?

Тот же самый «Globe», который несколько дней тому назад называл изменения, предложенные Турцией, схоластическим крючкотворством и ненужными тонкостями, вынужден теперь признать, что «русское толкование доказывает их необходимость».

Первая депеша Нессельроде еще не опубликована, но «Morning Post» уверяет нас, что в ней объявляется о «равноценности Венской ноты и ноты князя Меншикова». К этому «Globe», вечерняя газета, добавляет, что, согласно этой депеше,

«император считает, что Венская нота обеспечивает ему признание его требований к Турции и его влияние на турецкое правительство, в чем ему отказывала Порта при поддержке четырех держав и для противодействия чему она и обратилась к их посредничеству; мы узнаем также, что император никогда не намерен отказываться от своего права иметь дело непосредственно с Турцией, обходясь без посредников, которых он признавал лишь для вида».

Русский император никогда и для вида не признавал их в качестве посредников. Он разрешил трем из них плестись в хвосте Австрии, а самой Австрии дозволил явиться к нему в качестве смиренной просительницы.

Что касается второй депеши, отправленной из С.-Петербурга 7 сентября, опубликованной в берлинской «Zeit» 18 сентября и адресованной в Вену на имя барона Мейендорфа, то в ней Нессельроде совершенно правильно сообщает, что первоначальная нота была представлена ему австрийским посланником как «ультиматума, на который Россия обязалась дать свое согласие при непременном условии принятия его Портой без каких бы то ни было изменений, «Кто откажется воспринять это не иначе как свидетельство о лояльности императора?» Правда, он учинил небольшой «пиратский акт» по отношению к Дунайским княжествам: он вторгся в них, захватил их, обложил их налогами, управляет ими, разорил их, присвоил их себе, можно сказать, проглотил их, несмотря на все прокламации Горчакова. Но ведь это не так важно. Разве он вместе с тем «не сообщил по телеграфу, тотчас же по получении первого проекта ноты, о своем полном согласии с ним, не дожидаясь известий о том, одобрен ли он в Лондоне и в Париже?» Действительно, мог ли он сделать что-нибудь большее, нежели сообщить по телеграфу, что нота, продиктованная русским министром в Вене, не будет отвергнута русским министром в С.-Петербурге! Мог ли он сделать что-нибудь большее для Парижа и Лондона, нежели одобрить ноту, даже не дожидаясь их одобрения! И тем не менее он сделал большее. Проект ноты, о принятии которого он соблаговолил известить по телеграфу, был «изменен» в Париже и Лондоне. И что же? «Взял ли он обратно свое согласие, создал ли он хотя бы малейшее затруднение?» Правда, по его собственному утверждению, нота «в ее окончательном виде» является не более и не менее как «равноценным вариантом ноты князя Меншикова». Но этот равноценный вариант при всем том «отличается» от своего оригинала. А разве он «не поставил условием принятие ноты Меншикова без всяких изменений»? Разве он не мог бы «на одном этом основании отказаться от рассмотрения новой ноты»? Но он этого не сделал. «Можно ли было проявить большее миролюбие?» Ультиматум венского совещания его ни в какой мере не касается; это дело самого совещания. «Его дело — подумать о тех проволочках, которые последуют» из-за отказа султана принять ультиматум. Он же, со своей стороны, ничего не имеет против того, чтобы продолжать занимать в течение нескольких месяцев Дунайские княжества, где его войска безвозмездно получают обмундирование и продовольствие.