Было бы утомительно перечислять в каждой из моих статей различные забастовки, сведения о которых поступают ко мне еженедельно. Поэтому я буду лишь от случая к случаю отмечать те из них, которые выделяются особенно интересными чертами; среди них заслуживает упоминания, хотя это еще не забастовка, продолжающийся конфликт между полицейскими констеблями и их начальником, сэром Ричардом Мейном. Сэр Ричард Мейн в своем циркуляре, адресованном в различные отделения столичной полиции, запретил полицейским собираться на митинги или создавать союзы и в то же время заявил, что он сам готов разбирать каждую индивидуальную жалобу. Полицейские ответили ему, что считают право собраний неотъемлемым правом англичан. Сэр Мейн напомнил им, что их оклады были установлены в то время, когда предметы продовольствия были намного дороже, чем в настоящее время. Они ответили, что «их требование основывается не только на цене предметов продовольствия, но и на убежденности в том, что живые люди стали не так дешевы, как они были раньше».

Самым значительным событием во всей этой истории забастовок является декларация, выпущенная «Объединенной дружественной ассоциацией моряков» и именуемая ими биллем о правах англосаксонских моряков. Декларация касается билля о торговом судоходстве, аннулирующего статью навигационного акта, согласно которой британские судовладельцы были обязаны комплектовать команды своих судов по крайней мере на три четверти из британских подданных. Новый билль открывает доступ в каботажное судоходство иностранным морякам даже там, где не допускаются иностранные суда. Авторы декларации заявляют, что это не билль о правах моряков, а билль о правах судовладельцев. При его проведении ни с кем, кроме судовладельцев, не советовались. Статья о наборе судовых команд действовала сдерживающим образом на хозяев, заставляя их лучше обращаться с экипажем судов и заботиться о его содержании. Новый закон отдает команду всецело во власть любого плохого капитана. Этот закон основывается на том принципе, что «все 17000 хозяев — люди благонравные, исполненные великодушия, милосердия и мягкости, а все моряки — люди несговорчивые, неблагоразумные и от природы злые». Моряки заявляют, что в то время как судовладельцы могут отправлять свои корабли, куда им заблагорассудится, труд моряков может применяться только в пределах собственной страны, ибо правительство отменило навигационный акт, не позаботившись предварительно выговорить также и для них право наниматься на иностранные суда.

«Так как парламент принес моряков в жертву судовладельцам, мы, как класс, должны объединиться и принять меры для самозащиты».

Эти меры сводятся главным образом к намерению моряков отстаивать касающуюся их часть статьи о наборе судовых команд. В то же время они заявляют, что

«моряки Соединенных Штатов Америки должны рассматриваться как британцы, к ним предполагается обратиться с призывом поддержать наш союз. Поскольку же после 1 октября, когда войдет в силу вышеупомянутый закон, плавание в качестве английских подданных не будет больше связано с какими-либо преимуществами, а наоборот, служба на британских судах в мирное время и в качестве иностранцев гарантирует свободу от призыва и от обязанности служить во время войны в военно-морском флоте ее величества, и поскольку обладание американской свободой даст гораздо большую защиту во время мира, то моряки будут обзаводиться удостоверениями о гражданстве Соединенных Штатов по прибытии в любой порт этой республики» [268] .

Написано К. Марксом 30 августа 1853 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 38 73, 15 сентября 1853 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

Подпись: Карл Маркс

К. МАРКС

РЕДАКТОРУ «PEOPLE'S PAPER» [269]

Милостивый государь!

Газета «Morning Advertiser» от 3-го числа сего месяца опубликовала прилагаемую ниже статью «Как следует писать историю (от иностранного корреспондента)», отказавшись в то же время поместить мой ответ этому «иностранному корреспонденту». Вы обяжете меня, поместив в «People's Paper» обе статьи — как русскую статью, так и мой ответ на нее.

Преданный Вам

д-р Карл Маркс

Лондон, 7 сентября

(От иностранного корреспондента)

Бакунин русский агент, — Бакунин не русский агент. Бакунин умер в Шлиссельбургской крепости, подвергнувшись там чрезвычайно суровому обращению, — Бакунин не умер, он еще жив. Его отдали в солдаты и сослали на Кавказ, — нет, его не отдавали в солдаты, он все еще сидит в Петропавловской крепости. Таковы те противоречивые сведения, которые поочередно появлялись в печати относительно Михаила Бакунина.

В наши дни, когда все предается широкой огласке, мы приходим к истинному, лишь утверждая ложное. Но доказано ли, наконец, что Бакунин не находится на жаловании у русского военного ведомства?

Есть люди, которые не знают, что гуманность делает людей зависимыми друг от друга, что, освобождая Германию от влияния, которое имеет на нее Россия, мы оказываем также обратное воздействие на последнюю, снова толкая ее в объятия деспотизма, до тех пор пока она не станет уязвимой для революции. Таких людей напрасно было бы убеждать, что Бакунин является одним из самых чистых и великодушных представителей прогрессивного космополитизма.

«Клевещите, клевещите, — гласит французская пословица, — от клеветы всегда что-нибудь останется». Клевета на Бакунина, поддержанная в 1848 г. одним из его друзей, в 1853 г. вновь распространяется неизвестным лицом.

«Предает всегда свой, — говорит другая пословица, — и лучше иметь дело с умным врагом, чем с глупым другом». Не консервативные газеты взяли на себя распространение клеветы на Бакунина, эту заботу взяла на себя дружественная газета.

У людей, которые могут хотя бы на мгновение забыть, — как забыл г-н Маркс, — что Бакунин сделан не из того теста, из которого делаются полицейские шпионы, очевидно, слабо развито революционное чувство. Почему он, по крайней мере, не поступил так, как поступают обыкновенно английские газеты, и не опубликовал того письма польского эмигранта, в котором выдвигались обвинения против Бакунина? Ему не пришлось бы сожалеть о том, что его имя связывается с ложным обвинением».

«Лучше иметь дело с умным врагом, чем с глупым другом». Совершенно верно. Разве не «глупый друг» тот, кто удивляется как открытию, что полемика предполагает противоположные мнения и что историческая истина может быть выведена не иначе как из противоречивых утверждений.

Разве не «глупый друг» тот, кто находит нужным в 1853 г. придираться к объяснениям, которыми удовлетворился сам Бакунин в 1848 году; кто «снова толкает Россию в объятия деспотизма», от которого она никогда не освобождалась, и называет французской банальную латинскую пословицу.

Разве не «глупый друг» тот, кто уверяет, будто газета, поместив сообщение своего иностранного корреспондента без всяких оценок со стороны редактора, «поддержала» его

сообщение.

Разве не «глупый друг» тот, кто выставляет «консервативные газеты» в качестве образца «революционного чувства», которое в момент высшего напряжения изобрело lois des suspects {закон о подозрительных. Ред.} и заподозрило даже таких людей, как Дантон, Камилль Демулен и Анахарсис Клоотс в том, что они сделаны из «теста» предателей; кто осмеливается нападать на третье лицо от имени Бакунина и не осмеливается выступить в его защиту от своего собственного имени.

В заключение позвольте мне заявить любителю избитых пословиц, что на этом я прекращаю полемику с ним и ему подобными друзьями Бакунина.