Что касается турок, то мы также не можем с особой похвалой отозваться об их тактике. Очень хорошо, что Омер-паша во время штурма сосредоточил в предмостном укреплении не больше войск, чем это было необходимо для его защиты. Но почему же он не расположил никакого резерва, в особенности кавалерийского, на том конце моста, где находится Туртукай, а также на острове? Почему он не бросил свою кавалерию на разбитого противника, как только поражение русских стало очевидным? Почему, наконец, он удовольствовался моральным результатом победы и пренебрег возможностью пожать все ее плоды и тем самым решить исход всей кампании? Мы можем найти лишь два оправдания. Во-первых, система непрерывных линий в полевой фортификации не позволяет легко осуществить энергичные наступательные действия после отражения атаки противника, так как непрерывные линии не оставляют сколько-нибудь значительного пространства для внезапной и стремительной вылазки больших масс войск. Во-вторых, Омер-паша либо не верил в способность своих войск сражаться в открытом поле, либо не имел под рукой достаточно войск, чтобы развить успех.

Это приводит нас к стратегическим вопросам, связанным с этой операцией. Если бы Омер-паша имел у Олтеницы те войска, которые без дела стояли у Калафата, то не стал ли бы он действовать с большей решительностью? Как случилось, что отряд в 12000 человек вместе с резервом такой же численности был направлен против Калафата, чтобы угрожать как раз тому пункту русских позиций, где с точки зрения русских им должно было быть желательнее всего встретить атаку противника? Как произошло, что эти 24000 человек отсутствовали в пункте, где турки могли добиться решительных преимуществ?

Но это лишь одна сторона дела. Как теперь не подлежит никакому сомнению, русские не могли к концу октября собрать в Валахии более 50000—55000 бойцов. Если принять во внимание бездорожье и пересеченный характер местности, что делает неизбежным рассредоточение сил, если, далее, учесть урон, который обычно несет каждая действующая армия, то русские ни в одном пункте безусловно не могли сразу сконцентрировать более 30000 человек. 40000 турок, которые были бы сосредоточены в каком-нибудь пункте Валахии, несомненно, разбили бы их; и можно определенно сказать, что если бы турки хотели этого и в надлежащее время приняли необходимые меры, то они сравнительно легко сосредоточили бы такое же или даже двойное число солдат. Однако вмешательство европейской дипломатии, нерешительность Дивана, колебания в турецкой политике по отношению к Сербии и другие обстоятельства подобного рода привели, по-видимому, к ряду полумер, которые поставили Омер-пашу к началу военных действий в весьма своеобразное положение. Он знал о слабости русских и сам располагал армией, которая имела значительное численное превосходство и рвалась в бой. Но его армия была разбросана на пространстве в 350 миль длиной и от 50 до 100 миль шириной. Естественным следствием этого была та скованность, которой отличались его операции в начале ноября. Переправа у Калафата, которая при других условиях была бы ошибкой, сделалась, таким образом, своего рода необходимостью, ибо Видин был естественным пунктом сосредоточения приблизительно 20000 человек, которые без этой переправы остались бы в полном бездействии, так как были слишком удалены от основных сил армии. Эта переправа дала туркам, по крайней мере, возможность сковать часть русских сил и добиться благоприятного для турецкой армии морального эффекта.

Переправа у Олтеницы, задуманная, очевидно, как основной удар, посредством которого должен был быть взят Бухарест и отрезан путь отхода русским, отвлеченным на запад операцией у Калафата, не имела никакого результата, так как, по-видимому, не были собраны силы, необходимые для движения на Бухарест. Моральный эффект, вызванный сражением при Олтенице, был, конечно, большим плюсом; но иную роль сыграло бездействие после победы, продолжавшееся девять дней и завершившееся, ввиду начала дождливой погоды, добровольным отступлением турок за Дунай. Это бездействие и это отступление может быть и не ослабят ободряющего влияния победы на настроение турецкого солдата, но они подорвут престиж турецкого генерала, и, вероятно, в большей мере, чем он того заслуживает. Однако, если первым виновником этого является Диван, то кое в чем следует все-таки признать виновным и Омер-пашу. Провести двенадцать дней на левом берегу Дуная, обладать мостом и предмостным укреплением, достаточно сильным, чтобы отразить сосредоточенные силы русских, иметь за собой многочисленную, рвущуюся в бой армию и не найти способа перебросить 30–40 тысяч человек, — поистине все это не могло иметь места без определенной оплошности со стороны генерала. Русские могут быть благодарны за свое избавление. Никогда русская армия не выходила даже из наполовину менее тяжелого положения с таким незначительным материальным ущербом. Русские могли быть полностью истреблены, и все же они оказались целы и невредимы. Весьма сомнительно, допустят ли они когда-либо повторение столь неблагоприятного для них положения.

Написано Ф. Энгельсом около 2 декабря 1853 г.

Напечатано в газете «New-York Dally Tribune» № 3952, 16 декабря 1853 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС

ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА. — ПРОМЫШЛЕННОЕ БЕДСТВИЕ

Лондон, пятница, 2 декабря 1853 г.

Со времени моей последней статьи в Турции больше не происходило сколько-нибудь значительных военных действий, но русская дипломатия, которая опаснее русского военного искусства, снова принялась за работу, и через правительственные газеты по обе стороны Ла-Манша уже более или менее ясно возвещено о предстоящем возрождении знаменитых Лондонских конференций 1840 и 1841 гг., которые закончились санкционированием Ункяр-Искелесийского договора в слегка измененной форме. «Times» намекает даже на «решительные меры по умиротворению», другими словами, на своего рода умиротворение вооруженной рукой, обращенной против Турции ее самозванными защитниками. Налицо и крупный дипломатический акт, смысл которого невозможно истолковать неправильно, а именно посылка английским кабинетом в Константинополь последней ноты, которую английский посол вручил Порте, а Диван 14 ноября отверг как неприемлемую, и которая оказалась попросту вторым изданием ответа Решид-паши на майский ультиматум князя Меншикова. Вот каким способом Пальмерстоны и Абердины дают понять султану, что, какие бы другие изменения ни произошли в положении дел, в отношениях между Турцией и Россией с их точки зрения ничего не изменилось, и с мая месяца Турция ничего не выиграла, а Россия ничего не проиграла в глазах западной дипломатии.

Поскольку сербский князь Александр запрещает турецким войскам проходить через его территорию, требует возвращения русского генерального консула и в своем заявлении султану говорит о Турции и о России как о двух державах-покровительницах, имеющих равные права по отношению к княжеству, можно опасаться серьезных конфликтов с Сербией, которые в любое другое время могли бы быть смертельно опасными для Турции, но в настоящий момент, может быть, являются единственным средством спасения ее от когтей западной дипломатии. Каждый новый инцидент, обостряющий нынешние осложнения, вынуждающий обанкротившуюся Австрию отказываться от ее опасного нейтралитета, увеличивающий возможность европейской войны и заставляющий Турцию идти на союз с революционной партией, обязательно окажется выгодным для Турции, по крайней мере в ее конфликте с Россией. При этом внутренние причины ее упадка будут, разумеется, продолжать действовать и дальше, если им не будет противопоставлено коренное изменение турецкого режима в Европе.

От войны между русскими и турками, ведущейся в Дунайских княжествах, возвратимся на минуту к войне между хозяевами и рабочими, бушующей в промышленных округах Англии. Вы помните то время, когда хозяева яростно выступали против движения рабочих за сокращение рабочего времени и всячески поносили это движение. Теперь картина изменилась: как я уже в свое время предсказывал, система сокращенного рабочего времени навязывается рабочим самими хозяевами. Обнаруживается подлинный смысл локаута как финансового мероприятия со стороны хозяев, как своего рода противоядия промышленному перепроизводству, подобного которому не знала еще «история цен» [406] . С минувшего понедельника возобновили работу, но лишь на четыре дня в неделю, фабрики в Рочдейлском округе (Бёрнли, Бейкеп, Ньючерч), в Бери, в Аштонском округе (Аштон, Стейлибридж, Глоссоп, Хайд, Ньютон). Болтон вскоре должен будет встать на этот же путь. В Манчестере обсуждается вопрос не о том, пойти ли на это, а о том, когда это сделать. Через две — три педели система сокращенного рабочего времени будет введена повсеместно, за исключением лишь немногих отраслей промышленности, находящихся в благоприятном положении. За этим, разумеется, последует прекращение оказания помощи продолжающим сопротивление престонским рабочим. Однако даже при четырехдневной рабочей неделе производство товаров все еще превысит спрос. Стоит только вспомнить, что три недели тому назад престонские предприниматели уже имели запас, равный двадцатинедельной продукции, и этот запас почти невозможно было сбыть. Промышленному кризису собственно уже нечего начинаться — он и так уже налицо.