Помимо различных призраков, вызываемых русской дипломатией для того, чтобы ввести в заблуждение Англию и Францию, только что предпринята другая попытка для достижения той же цели: выпущена работа под заглавием: «Русская империя со времени Венского конгресса», принадлежащая перу виконта де Бомон-Васси [114] . Для характеристики этого opusculum {сочиненьица. Ред.} достаточно привести из него одну выдержку:

«Известно, что в подвалах Петропавловской крепости хранится запас монет, а также золотых и серебряных слитков. К 1 января 1850 г. этот тайный клад официально оценивался в 99763361 рубль серебром».

Приходило ли кому-либо в голову говорить о тайном кладе Английского банка? «Тайный клад» России — не что иное как металлический запас, обеспечивающий обращение тройного количества денежных знаков, подлежащих обмену на драгоценные металлы, не говоря уже о наличии «тайного» резерва из не подлежащих обмену на драгоценные металлы ценных бумаг, выпускаемых государственным казначейством. Однако возможно, что этот клад действительно можно называть «тайным», поскольку его никто до сих пор еще не видел, кроме нескольких петербургских купцов, назначаемых каждый год царским правительством для ревизии мешков, в которых он хранится.

Однако главным маневром России в указанном духе является опубликование в «Journal des Debats» статьи, подписанной старым орлеанистским мудрецом г-ном Сен-Марк-Жирарденом. Я цитирую:

«По нашему мнению, для Европы существуют две великие опасности: Россия, угрожающая ее независимости, и революция, угрожающая ее социальному строю. Европа может избегнуть одной опасности, только целиком обрекая себя на другую… Если Европа считает, что ключ к ее независимости и, в особенности, к независимости европейского континента находится в Константинополе и что именно здесь нужно проявить смелость при решении вопроса, то это означает войну с Россией. В этой войне Франция и Англия сражались бы за обеспечение независимости Европы. Как поступит Германия? Этого мы не знаем. Но мы знаем, что при теперешнем положении Европы война означала бы социальную революцию».

Само собой разумеется, что г-н Сен-Марк-Жирарден отдает предпочтение миру любой ценой, высказываясь против социальной революции. Однако он при этом забывает, что русский император испытывает, по меньшей мере, такой же «ужас» перед революцией, как он сам и его хозяин, г-н Бертен.

Несмотря на все эти усыпляющие средства, преподносимые русской дипломатией английской прессе и английскому народу, «старый и упрямый» Абердин был вынужден отдать адмиралу Дандасу приказ о присоединении к французскому флоту у турецких берегов. Даже «Times», который в течение последних нескольких месяцев умел писать только по-русски, кажется, проникся более английскими чувствами. Он заговорил теперь весьма вызывающе.

Датский (в прошлом шлезвиг-гольштейнский) вопрос начинает возбуждать в Англии живой интерес, с тех пор как английская пресса, наконец, поняла, что в основе его лежит то же стремление России к расширению, которое составляет исходный пункт затруднений и на Востоке. Г-н Уркарт, член парламента, известный поклонник Турции и восточных учреждений, выпустил брошюру о датском наследстве, на которой я подробнее остановлюсь в одной из будущих статей [115] . Главный аргумент этого сочинения состоит в указании на то, что Россия склонна отводить Зунду на севере ту же роль, которую она отводит Дарданеллам на юге, то есть стремится использовать его для обеспечения своего господства на Балтийском море подобно тому, как оккупацией Дарданелл она намерена упрочить свое господство на Понте Эвксинском {древнее название Черного моря. Ред.}.

Не так давно я высказал мнение, что процентная ставка начнет повышаться в Англии и что это обстоятельство отрицательно скажется на финансовых проектах г-на Гладстона {См. настоящий том, стр. 107–108. Ред.}. И действительно, на прошлой неделе минимальная ставка учетного процента была повышена Английским банком с 3 до 3¹/₂ процента, и провал, который я предсказывал гладстоновскому плану конверсии, является уже совершившимся фактом, о чем вы можете судить по следующим данным:

Английский банк

четверг, 2 июня 1853 г.

Стоимость новых ценных бумаг, реализованных до сегодняшнего дня:

Компания Южных морей

четверг, 2 июня 1853 г.

Стоимость конвертированных до сегодняшнего дня облигаций, приносящих ежегодный доход:

Таким образом, из всей суммы подлежащих конверсии облигаций Компании Южных морей обменена только одна восьмая часть, а из новых ценных бумаг, выпущенных г-ном Гладстоном на сумму в двадцать миллионов, размещена всего лишь одна двенадцатая часть. Г-н Гладстон будет поэтому вынужден заключить заем в такое время, когда процентная ставка повысилась и, вероятно, будет повышаться и дальше, причем сумма этого займа должна равняться не менее 8157811 фунтам стерлингов. Полный провал! От тех 100000 ф. ст., которые предполагалось сэкономить в результате конверсии и которые уже было записали в приходную часть бюджета, придется, следовательно, отказаться. В отношении основной массы государственного долга, то есть трехпроцентных бумаг на сумму в 500000000 ф. ст., г-н Гладстон достиг своим финансовым экспериментом только того, что к 10 октября 1853 г. истечет еще один год, на протяжении которого ему так и не удастся провести какую-либо конверсию. Но хуже всего то, что в ближайшие дни придется уплатить 3116000 ф. ст. наличными тем держателям векселей казначейства, которые отказываются обменять их на предложенных г-ном Гладстоном условиях. Таковы финансовые успехи правительства «всех талантов».

Во время прений по поводу церковных доходов Ирландии (палата общин, 31 мая) сэр Джон Рассел заявил:

«За последние годы стало очевидным, что католическое духовенство, — судя по его поведению в Англии, судя по действиям католической церкви, направляемым его главой, который сам является иностранным государем, — проявляет стремление к политической власти (возгласы: «Правильно, правильно!»), и это мне представляется несовместимым с действительной преданностью английской короне (возгласы: «Правильно, правильно!»), с действительной преданностью общему делу свободы, с действительной преданностью тем обязанностям, которые лежат на каждом подданном государства. Так как я желаю говорить с такой же откровенностью, с какой говорил достопочтенный джентльмен, выступавший до меня, то я не хотел бы быть неправильно понятым палатой. Я далек от того, чтобы отрицать, что в палате и вне ее, как в нашей стране, так и в Ирландии, имеется немало лиц католического вероисповедания, преданных престолу и свободам нашей страны; я утверждаю только, — и в этом я глубоко убежден, — что если права, предоставленные католическому духовенству, будут расширены, если католические священники приобретут большее политическое влияние и контроль, чем сейчас, то они используют эту власть не в соответствии с общей свободой, процветающей в нашей стране (громкие возгласы), и в вопросах политической власти, а также в других вопросах будут действовать не в пользу той общей свободы дискуссий, той активной и энергичной деятельности человеческого ума, которые составляют подлинный дух конституции нашей страны. (Гром аплодисментов.) Я не думаю, чтобы в этом отношении католиков можно было поставить рядом с шотландскими просвитерианами (звуки, напоминающие волынку), с английскими уэслиянами [116] и с англиканской церковью (восторженное одобрение всего зала)… Итак, я должен сделать вывод, — я делаю его крайне неохотно, но весьма решительно, — что поддержка католической религии в Ирландии, вместо поддержки со стороны государства протестантской церкви в этой стране, не может получить одобрения и санкции парламента нашей страны».